В 1837 году 29 января в третьем часу дня по Петербургу разнеслась весть о смерти Пушкина.
День был пасмурный, рано наступили сумерки. К дому на Мойке, у Певческого моста, где жил Пушкин, шли сотни людей «всех возрастов и всякого звания... женщины, старики, дети, ученики, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях». У подъезда была огромная толпа. За окнами первого этажа, завешанными густыми занавесями, стоял, гроб с телом поэта. С чувством глубокого горя входили люди в маленькую, скромную квартиру Пушкина. Многие плакали — все понимали, что случилось страшное, непоправимое несчастье: погиб великий поэт России, ее гордость и слава.
А на другой день по городу из рук в руки передавали стихи:
Погиб поэт! — невольник чести-
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
Через несколько дней к стихам было добавлено еще шестнадцать строк, которые начинались так:
А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Казалось, нельзя было сильнее, лучше выразить безграничную любовь народа к убитому поэту и страстную ненависть к его убийцам. Под стихами была подпись: Лермонтов — новое, незнакомое имя. Мало кто знал, что корнет лейб-гвардии гусарского полка Лермонтов пишет стихи, что он автор таких стихотворений, как «Парус», «Кавказ», «Два великана», «Бородино», что уже давно работает он над поэмой «Демон», что в тетради его — большой незаконченный роман «Вадим» о пугачевском восстании... Взыскательный и требовательный к себе художник, он пока еще почти ничего не печатал.
И вот теперь все читали его стихи, которые так смело и гневно бросал он в лицо убийцам великого Пушкина; все повторяли его имя с гордостью, с надеждой, с верой — в России появился новый гениальный поэт.
За эти стихи Лермонтов был арестован и сослан. Так начинал он свой путь русского писателя, поэта — путь, общий для всех честных, свободолюбивых писателей царской России.
Лермонтову было тогда двадцать два года.
Михаил Юрьевич Лермонтов родился в Москве 3 октября 1814 года. Мать Лермонтова, Мария Михайловна, умерла, когда ему не было трех лет. Он не помнил ее совсем, но «была песня,— писал он позднее,— от которой я плакал; ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать». Мать любила музыку, много играла на фортепьяно, любила стихи и даже сама их писала. После матери остался альбом. Много грустных и нежных стихов, написанных ее друзьями и знакомыми, было в этом альбоме. Когда мать умерла, альбом достался Лермонтову, и, подрастая, он стал записывать в него свои мысли, рисовать картинки.
Отец, Юрий Петрович Лермонтов, капитан в отставке, вскоре после смерти жены уехал, и бабушка, Елизавета Алексеевна, заменила мальчику мать. Она жила c ним в Пензенской губернии, в своем имении Тарханы.
Дом в Тарханах был просторный, с большим садом. Под горой раскинулся пруд, а за прудом — холмы, леса. Наверху в доме была детская; пол в детской был покрыт сукном. Маленький Лермонтов любил рисовать мелом по сукну и рисовал очень хорошо. Едва начав говорить, он уже любил подбирать рифмы. Прибежит к бабушке и говорит: «пол — стол», «кошка — окошко», а сам радостно смеется.
Бабушка всю свою любовь к дочери перенесла на внука. Она заботилась о его воспитании, наблюдала за каждым его шагом, приглашала к нему лучших учителей. Чтобы внуку не было скучно, бабушка взяла в дом мальчиков его возраста. Дети вместе учились, играли в войну, ездили верхом, гуляли, часто ссорились — маленький Лермонтов всегда и во всем хотел быть первым. Он был мальчиком своевольным, вспыльчивым, но сердце у него было доброе, отзывчивое. Бабушка его была помещица, и крепостным крестьянам жилось у нее так же плохо, как и у других помещиков. Рассказывали, что совсем маленький Лермонтов «напускался на бабушку, когда она бранила крепостных, и выходил из себя, когда кого-нибудь вели наказывать». А когда он вырос, то отпустил на волю тех крестьян, которые достались ему по наследству от матери.
Подрастая, он очень любил слушать рассказы крепостных дворовых о старине: об Иване Грозном, о Разине, о Пугачеве, о волжских разбойниках; любил воображать себя то храбрым рыцарем, то разбойником где-нибудь в дремучих лесах.
Мишель, как называли мальчика Лермонтова в семье, постоянно бегал в деревню, играл с деревенскими ребятишками, слушал рассказы их отцов об Отечественной войне 1812 года. Многие из них совсем недавно воевали с Наполеоном и часто вспоминали о славных битвах, о пожаре Москвы, о русских партизанах. 0 войне любил рассказывать и гувернер Мишеля — Капэ. Высокий, худощавый, с горбатым носом, он служил офицером в наполеоновской армии, был ранен, попал в плен и навсегда остался в России. Человек довольно образованный, умный, он полюбил своего воспитанника и его маленьких товарищей, внимательно следил за их занятиями, водил их гулять.
Маленький Лермонтов часто болел, и бабушка несколько раз возила его на Кавказ лечиться. В то время железных дорог не было, надо было ехать на лошадях. От Тархан до Пятигорска, или, как тогда его называли, Горячих вод, ехали около месяца; часто останавливались в пути, ночевали на почтовых станциях; было весело, интересно.
На Кавказе все нравилось Лермонтову: и снеговая цепь высоких гор с величавым Эльбрусом, и бурные горные речки, и темные ночи с яркими звездами, и песни горцев, приезжавших верхом из соседних аулов. «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ»,— писал он.
Лермонтову было одиннадцать лет, когда в Тарханы стали доходить слухи о том, что 14 декабря 1825 года в Петербурге на Сенатской плошади произошло восстание. Рассказывали, что восставшие хотели свергнуть царя. Потом дошел слух о казни руководителей восстания. Разговоры об этом велись шепотом; с опаской назывались имена восставших. Имена эти были уже знакомы мальчику Лермонтову. В Тарханах получали журналы, альманахи. Был здесь и альманах «Полярная звезда», в котором была напечатана дума Рылеева «Иван Сусанин». И Лермонтов, конечно, читал ее. Все эти тревожные слухи, разговоры поражали воображение Лермонтова, и не одного Лермонтова...
Вспоминая свое детство, писатель Александр Иванович Герцен, который был всего на два года старше Лермонтова, говорил: «Не знаю, как это сделалось, но, мало понимая или очень смутно, в чем дело, я чувствовал, что я не с той стороны, с которой картечь и победы, тюрьмы и цепи. Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души».
В одиннадцать-двенадцать лет Лермонтов уже перечитал множество книг. В Тарханах была большая, хорошая библиотека: сочинения русских писателей Ломоносова, Карамзина, Жуковского; биографии великих людей; лучшие произведения иностранной литературы — «Дон-Кихот» Сервантеса, «Робинзон Крузо» Дефо и другие.
Отец редко навещал сына: бабушка не любила его. Мишель не знал, что произошло между отцом и бабушкой, но догадывался, что мать его была несчастлива и что бабушка обвиняет в этом отца. Мальчик ни у кого ни о чем не спрашивал, а молча и тяжело переживал свое горе.
Осенью 1827 года Лермонтову исполнилось тринадцать лет - кончилось детство. Бабушка решила переехать в Москву и отдать его в Благородный пансион при Московском университете. Начались сборы. И, как обычно делалось в помещичьих домах, привели в порядок большую карету; назначили дворовых, которых решили взять с собой; уложили домашние пожитки и неторопливо двинулись в путь: впереди карета с бабушкой, с внуком и гувернером, за каретой — телеги с дворней.
Через несколько дней подъехали к заставе и по тихим, окраинным улицам добрались до Москвы-реки. По реке шли баркасы с мачтами и разноцветными флагами, по набережной спешили, суетились люди, ехали экипажи, а на противоположном берегу стоял Кремль — величавый и прекрасный.
Поселившись в Москве, бабушка пригласила к Лермонтову преподавателя Благородного пансиона Зиновьева и других учителей, которые должны были подготовить его к вступительным экзаменам.
Учился он много, прилежно и писал в деревню к тетке: «Милая тетенька!.. Я думаю, что вам приятно будет узнать, что я в русской грамматике учу синтаксис и что мне дают сочинять; я к вам это пишу не для похвальбы, но собственно оттого, что вам это будет приятно; в географии я учу математическую; по небесному глобусу — градусы, планеты, ход их и пр.; прежнее учение истории мне очень помогло».
Часто, окончив занятия, мальчик бродил по Москве со своим учителем Зиновьевым, который хорошо знал и любил древнюю столицу России. Он рассказывал Лермонтову о ее славном историческом прошлом, о войне 1812 года, о людях, сражавшихся за Москву. Иногда по винтовой лестнице забирались они вдвоем на самый верх колокольни Ивана Великого и оттуда смотрели на Москву.
«Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этою величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве, ибо Москва не есть обыкновенный город, каких тысяча; Москва не безмолвная громада камней холодных, составленных в симметрическом порядке... нет! у нее есть своя душа, своя жизнь...» — так писал несколько лет спустя в своем школьном сочинении «Панорама Москвы» Лермонтов.
Все в Москве радовало Лермонтова, возбуждало чувство гордости за свой народ, за родину.
Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,
Как русский, — сильно, пламенно и нежно!
Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Осенью 1828 года Лермонтов поступил в четвертый класс Благородного пансиона; в то время это было одно из лучших учебных заведений в Москве. Бабушка не хотела расставаться с Мишелем, и потому он был зачислен полупансионером и каждый вечер возвращался домой.
В Благородном пансионе учился декабрист Каховский и многие другие участники декабрьского восстания, и о них здесь помнили. Тайком от начальства воспитанники переписывали запрещенные стихи Пушкина, Рылеева и других поэтов-декабристов. Так же как н многие их сверстники по всей России, мечтали они продолжать дело декабристов.
В пансионе много и серьезно занимались литературой. Преподаватель литературы, или словесности, как тогда говорили,— Семен Егорович Раич, известный поэт и переводчик того времени, каждую субботу собирал воспитанников пансиона, интересовавшихся литературой. Он с ними читал и обсуждал произведения разных писателей. Мальчики высказывали свои мысли, спорили, пробовали писать сами. В то время почти в каждом учебном заведении выпускались рукописные журналы. Издавались они и в Благородном пансионе. Лермонтов сотрудничал в этих журналах и скоро стал признанным поэтом Благородного пансиона.
Занятия поэзией не мешали Лермонтову учиться — он был одним из первых учеников. По черновым его тетрадям видно, как много он читал и как серьезно учился. В этих тетрадях и длинные столбцы латинских, французских и немецких слов, и переводы с иностранных языков, и конспекты лекций по всеобщей истории, и математические задачи.
И за какую бы работу ни брался мальчик Лермонтов, он всегда делал ее добросовестно, проявляя необычайное упорство и настойчивость. Он хорошо играл в шахматы, рисовал, лепил, играл на фортепьяно, на скрипке. Литературу он знал прекрасно и больше всех русских поэтов любил Пушкина.
Каждый год в московском Благородном пансионе после выпускных экзаменов происходил торжественный акт, на котором воспитанники читали стихи, играли на фортепьяно, фехтовали. Лермонтов принимал участие в этих выступлениях: играл на скрипке, читал стихи.
Много лет спустя учитель Зиновьев вспоминал, как Лермонтов, коренастый, небольшого роста мальчик, с большим, открытым лбом и глубоким, серьезным взглядом черных глаз, взволнованно декламировал стихотворение Василия Андреевича Жуковского «Море».
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты...
Пока Лермонтов учился в пансионе и потом в университете, бабушка на лето уезжала с ним под Москву, в Середниково — имение своего покойного брата Дмитрия Алексеевича Столыпина.
В Середникове особенно хорошо жилось и работалось Лермонтову. С ранней весны и до поздней осени в Середникове жило всегда много молодежи. Веселые, беззаботные, все немного влюбленные друг в друга, они постоянно устраивали дальние прогулки, катались на лодках, ездили верхом, читали стихи, пели, Лермонтов принимал во всем этом самое живое участие.
В Середникове, как и в Тарханах, была хорошая библиотека. В большой прохладной комнате, на полках высоких книжных шкафов, стояли книги в кожаных переплетах. И Лермонтов, как всегда, много читал. Поздней ночью он любил бродить один по берегу пруда, по парку, заходить на сельское кладбище или сидеть у окна своей комнаты, писать и думать о стихах.
Темно. Все спит. Лишь только жук ночной,
жужжа, в долине пролетит порой;
Из-под травы блистает червячок,
От наших дум, от наших бурь далек.
Высоких лип стал пасмурней навес,
Когда луна взошла среди небес...
Иногда он вдруг как бы превращался в маленького мальчика и вместе с двоюродным братом, который был на четыре года моложе его, надевал самодельные картонные латы, вооружался деревянными мечом и копьем и ходил в лес сражаться с воображаемыми чудовищами или забирался в развалины старой бани и пугал прохожих.
Очень рано начал Лермонтов записывать свои мысли, стихи, замыслы разных произведений. Он любил сшивать тетради из хорошей, плотной бумаги, обложку делал из цветной бумаги, украшал титульный лист. В то время у многих юношей и девушек, увлекавшихся литературой, были такие тетради. Иногда это были нарядные альбомы в дорогих сафьяновых переплетах, с золотым обрезом, иногда простенькие тетрадки, записные книжки, в которые записывались стихи и своего сочинения, и те, которые особенно нравились; часто — разные изречения, свои и чужие мысли, события жизни. Такие альбомы жили в доме по многу лет, становились милыми, дорогими спутниками жизни. По этим альбомам-тетрадям можно было судить, как человек рос, развивался, что он считал для себя важным в жизни.
До нас дошло всего шестнадцать таких тетрадей Лермонтова, а было их, вероятно, гораздо больше; но и эти тетради о многом говорят нам. Вот тетрадь пятнадцатилетнего Лермонтова; она в голубой самодельной обложке. Стихи в тетради перенумерованы, некоторые заглавия украшены виньетками, на титульном листе стоит: «Мелкие стихотворения. Москва в 1829 году». 0 чем говорится в этих стихах? О высоком назначении поэта, о родине, о дружбе, о вдохновении, о самом Лермонтове:
Я рожден с душою пылкой,
Я люблю с друзьями быть.
В этой же тетради — стихотворение «Жалобы турка», и в нем такие строки:
Там рано жизнь тяжка бывает для людей,
Там за утехами несется укоризна,
Там стонет человек от рабства и цепей!..
Друг! Этот край... моя отчизна!
Ясно, что Лермонтов уже тогда понимал, как тяжко жить в России, но, так как открыто говорить об этом было нельзя, он перенес действие в Турцию. В то время писатели часто говорили намеками, иносказательно — их хорошо понимали все те, кто умел и хотел понимать. Может быть, вспомнилось Лермонтову при этом и стихотворение Рылеева «K временщику», в котором он, чтобы обмануть цензуру, написал, что оно является подражанием римскому поэту.
Вот следующая тетрадь — небольшая, без обложки.
И душно кажется на родине,
И сердцу тяжко, и душа тоскует...
— снова пишет Лермонтов о России, и по стихам этой тетради видно, как он вырос, как многое открылось его глазам. Он говорит теперь не о себе одном, а о всех своих сверстниках, о своем поколении, для которого жизнь в России так пасмурна, «как солнце зимнее на сером небосклоне».
И чем острее это чувство тоски, недовольства, тем чаще приходят в голову мысли о свободе, о воле, о судьбе России. И не ему одному — в пансионе много воспитанников было заражено вольным духом, жаждой свободы.
Шеф жандармов Бенкендорф доносил Николаю I о том, что среди молодых людей, воспитанников пансиона при Московском университете, «встречаем многих, пропитанных либеральными идеями, мечтающих о революции и верящих в возможность конституционного правления в России».
Однажды на большой перемене, когда воспитанники шумели в коридоре, в пансион вошел какой-то генерал. Никто не обратил на него внимания, а учителей в то время не было при воспитанниках. Генерал распахнул дверь в один из классов, где ученики рассаживались уже по местам. «Здравия желаю вашему величеству!»— раздался вдруг громкий голос одного из воспитанников; он учился раньше в Царскосельском лицее, видел царя и теперь узнал его. Сбежались учителя, воспитатели.
Рассвирепевший царь приказал всем собраться в актовом зале и, как вспоминает один из воспитанников, «излил свой гнев с такой грозной энергией, какой нам никогда не снилось». А весной 1830 года появился указ о превращении пансиона в гимназию.
В то время в гимназиях была введена порка: гимназистов секли розгами, драли за уши, били линейкой. Бабушка не могла допустить и мысли о том, чтобы ее внука кто-нибудь ударил. Лермонтов ушел из пансиона и стал готовиться в университет.
1 сентября 1830 года шестнадцатилетний Лермонтов был зачислен студентом Московского университета. В те годы Московский университет был центром, вокруг которого группировалась передовая молодежь.
Со всех сторон России приезжали учиться молодые люди в Москву. «Собираясь в дальний путь юноша не много вез с собою для обеспечения четырехлетнего курса. Нередко этого едва было достаточно на путь и на первоначальное обзаведение, но он вез с собой молодое, горячее сердце и бесконечную жажду жизни и знаний»,— так пишет один из бывших студентов Московского университета. Среди студентов университета в эти годы были Белинский, Герцен, Огарев, Гончаров и другие молодые люди и юноши; многие из них были свидетелями жестоких расправ помещиков с крестьянами, начинали понимать, чтo мешает родине быть свободной и счастливой; они не могли примириться с тем, что лучшие русские люди — декабристы — были казнены, сосланы на каторгу, сидели в тюрьмах.
Не мирился с этим и Лермонтов. «Свободы друг», он всем сердцем своим был с декабристами, верил, что они
Не перестали помышлять
В изгнанье дальном и глухом,
Kaк вольность пробудить опять...
Царское правительство, напуганное восстанием декабристов, жестоко подавляло всякое проявление свободной мысли: в университет не допускались передовые профессора, которые своими лекциями могли бы воспитать в студентах ненависть к царизму и крепостничеству; за студентами был установлен строгий полицейский надзор. Несмотря на это, студенты тайно организовывали кружки; собирались в комнате студенческого общежития, где жил Белинский; у Герцена — будущего писателя и революционера. Все они мечтали о счастье народа, обсуждали общественные и политические вопросы, спорили о литературе, об искусстве. Многие члены разных кружков были даже незнакомы друг с другом, но все они — почти однолетки — принадлежали одной эпохе, были разбужены восстанием декабристов, видели казни, изгнания, горели одними чувствами и мыслями. И все они проповедовали ненависть ко всякому насилию, ко всякому произволу. Имя Пушкина студенты этих кружков произносили с благоговением. Так же как в Благородном пансионе, из рук в руки передавали запрещенные его стихи: «Вольность», «К Чаадаеву», послание «В Сибирь». Читали его «Онегина»...
Лермонтов держался в стороне от кружков Белинского, Герцена,— у него был свой кружок, свои друзья. Они вместе бывали в театре, на гуляньях; часто собирались у Лермонтова на Малой Молчановке, в деревянном домике с мезонином. В мезонине жил студент Лермонтов, внизу — бабушка. Вход к Лермонтову был через сени, кухню, девичью, по узкой лестнице с перильцами. Комната была низенькая, с маленьким окном; деревянная кровать, письменный стол, шкаф с книгами. И среди книг, конечно, — «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы» Пушкина, альманах «Полярная звезда», журналы, много книг на иностранных языках... На столе чернильница, гусиные перья, тетради. Далеко за полночь засиживались иногда друзья; говорили о русской жизни, о литературе, о Пушкине, читали новые журналы, слушали стихи Лермонтова.
Bсегда кипит и зреет что-нибудь
В моем уме. Желанье и тоска
Тревожат беспрестанно эту грудь.
Но что ж? Мне жизнь все как-то коротка,
И все боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! ..
Но он сам не понимал, как много успел уже сделать и как прекрасно было многое из того, что было им сделано. Какие глубокие, смелые мысли о родине, о жизни, какие широкие планы будущих работ, какие чудесные стихи разбросаны в его записных книгах, тетрадях студенческих лет! А написано было к этому времени около трехсот стихотворений, пятнадцать поэм, три драмы и несколько раз была уже переписана поэма «Демон». Эта поэма была самым задушевным произведением Лермонтова. Он работал над ней с пятнадцатилетнего возраста и до самой смерти, переделывал ее много раз; так много лет трудился над романом «Евгений Онегин» Пушкин, над поэмой «Мертвые души» Гоголь.
Университет Лермонтову закончить не удалось. Весной 1832 года ему предложено было уйти из университета — начальству не нравился студент Лермонтов, не нравился его мятежный дух, острый язык.
Лермонтов решил поступить в Петербургский университет. Очень не хотелось Лермонтову уезжать из Москвы. Он любил Москву, с ней было связано много детских, юношеских воспоминаний, и веселых и грустных, здесь оставались друзья, милая Варенька Лопухина, в которую он был влюблен. К концу лета 1832 года Лермонтов с бабушкой были в Петербурге.
Увы, как скучен этот город
С своим туманом и дождем!—
писал он. Настроение у него было тревожное. И это состояние своей души он выразил в стихотворении «Парус»:
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом.—
Чтo ищет он в стране далекой?
Чтo кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит;
Увы,— он счастия не ищет
И не от счастия бежит!—
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой:
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!
В Петербургский университет Лермонтова не приняли, ему не зачли два года, которые он проучился в Москве. Но это был только предлог: студенты, исключенные из Московского университета, не принимались в другие университеты России.
Лермонтову пришлось поступить в школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой учились сыновья из знатных семейств. В большинстве это были юноши, которые считали себя выше всех других людей только потому, что родители их были аристократами. Они ничем не интересовались, кроме своей карьеры, парадов, чинов. В школе царила суровая, бессмысленная муштра.
«В то время, — рассказывает один из товарищей Лермонтова по школе, — нам не позволялось читать книг чисто литературного содержания, хотя мы не всегда исполняли это». В числе тех юнкеров, которые никогда не исполняли этого распоряжения, был, конечно, Лермонтов. Вечерами, после учебных занятий, он обыкновенно, потихоньку от товарищей, пробирался куда-нибудь в пустой класс и здесь сидел до поздней ночи. Один в тишине он мог свободно думать, читать, работать; он писал тогда роман о пугачевском восстании.
Писать о пугачевском движении запрещалось. Лермонтов понимал, конечно, что грозит ему, если начальство узнает о романе, и все-таки стал работать над большим романом, посвященным этой теме.
С ранних лет видел Лермонтов жизнь крепостных крестьян в Тарханах, в Середникове. От мамушки Лукерьи, своей кормилицы, которая долго жила в имении бабушки, от дворни он часто слышал, как тяжела эта жизнь, видел черные, дымные избы, в которых ютились деревенские ребятишки — товарищи его игр. Не раз слушал и рассказы о Пугачеве — еще живы были старики, свидетели пугачевского восстания. Они рассказывали о том, как Пугачев шел по городам и селам, как в лесу, в пещерах прятались от него помещики, как расправлялся он с ними. Говорили, вероятно, и о казни Пугачева, о том, как везли его в клетке, как сторонники его делали подкопы и тайные ходы, чтобы освободить его...
В юнкерской школе с особенной силой вспыхнули все эти воспоминания. С годами он все больше понимал правду истории, понимал, за что отдали свои жизни Разин, Пугачев, за что боролись декабристы; учился ненавидеть рабство.
В 1830 году в стихотворении «Предсказание» он писал:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь...
«Черный год» — так называли дворяне год восстания Пугачева — привлекал внимание Лермонтова особенно в то время, когда по всей России волновалось крестьянство, в разных местах вспыхивали крестьянские восстания, ходили слухи о новой «пугачевщине». Со страхом и трепетом передавались эти слухи в домах богатых помещиков; надеждой и радостью загорались сердца тех, кого несправедливо держали в рабстве, над кем издевались, мучили, кто мечтал о воле, о свободной жизни.
Роман Лермонтова «Вадим» написан прозой. Герой романа — дворянин Вадим, горбун, человек гордый, мстительный и одинокий, становится во время пугачевского восстания во главе крепостных крестьян. Он хочет отомстить за отца, небогатого помещика, которого обидел сосед и друг — богатый помещик Палицын.
Однажды во время охоты собака отца Вадима обогнала собаку Палицына. Отец Вадима посмеялся над ним. С этой минуты началась непримиримая вражда между двумя помещиками. Палицын затеял тяжбу, выиграл ее и разорил отца Вадима, который через несколько лет умер. Вадим сделался нищим. В повести рассказывается еще о многом: о том, как Вадим находит сестру, которая из милости живет у помещиков Палицыных; показана и жизнь этих помещиков, даны сцены восстания и таинственные пещеры, в которых прячутся перепуганные помещики. Но Вадим не только мстит за отца, не только думает о своих личных обидах. Вся повесть проникнута чувством глубокого протеста против насилия, рабства. И пусть это еще юношеское произведение — незаконченный роман, со многими недостатками, часто противоречивый, с повторениями, но в нем уже виден большой мастер, будущий изумительный прозаик.
Роман «Вадим» так и остался незаконченным. Впервые он был напечатан много лет спустя после смерти Лермонтова.
Лермонтову было двадцать лет, когда он окончил юнкерскую школу и был произведен в корнеты лейб-гвардии гусарского полка. Полк стоял в Царском Селе, а Лермонтов жил в Петербурге у бабушки и ездил в полк на ученье, парады, дежурства. Ему предстояла жизнь блестящего гвардейского офицера.
Но не о такой жизни мечтал Лермонтов. Все так же, как в ранней юности, мечтал он о подвигах, о борьбе, много писал. Очень скоро вошел Лермонтов в круг светского общества, бывал на балах, маскарадах н всюду был желанным гостем. Бабушка радовалась успехам внука, а он говорил в письме к другу своему, М. А. Лопухиной: «Моя будущность, блистательная на вид, в сущности, пошла и пуста. Должен вам признаться, с каждым днем я все больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего не выйдет: со всеми моими прекрасными мечтаниями и ложными шагами на жизненном пути...»
Наступил 1837 год. В самом начале года Лермонтов написал стихотворение «Бородино»; он посвятил его двадцать пятой годовщине Бородинского сражения.
В этом стихотворении старый русский солдат рассказывает молодому солдату о Бородинском бое. Он описывает ночь перед боем, картину боя, рассказывает о настроении русских солдат перед битвой, о той великой любви русского народа к родине, которая всегда помогала и помогает ему отстоять свою независимость, дать отпор врагу.
Больше ста лет прошло с тех пор, как написано это стихотворение, но и теперь мы его читаем с чувством гордости за свой народ. В дни, когда гитлеровские захватчики угрожали Москве — нашей великой столице, во многих фронтовых газетах, в боевых листках, в песнях не раз повторялись строки из «Бородина»:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте ж под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Это было первое произведение, которое Лермонтов хотел показать Пушкину, напечатать в его журнале «Современник». Но Пушкина уже не было — в январе 1837 года Пушкин был убит.
Весть о смерти великого поэта потрясла Лермонтова; в порыве отчаяния и горя он написал замечательное стихотворение «Смерть поэта». Открыто и смело выразил он в нем чувства и мысли миллионов людей.
Пушкин убит. Кто его убийцы? Дантес — иностранец, приехавший в Россию «на ловлю счастья и чинов», человек с пустым сердцем, который никогда не поймет, что он убийца величайшего поэта России. И вместе с Дантесом главные виновники убийства — люди высшего общества, знатные и богатые, «жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи». Люди эти вместе с царем ненавидели и преследовали Пушкина; они боялись его обличительных стихов, хотели его гибели. Этих людей Лермонтов заклеймил позором, к ним обращены полные гнева и презрения строки его стихов.
Вместе с другом Святославом Раевским Лермонтов размножил стихотворение, и оно быстро разошлось в списках. С болью в сердце читали его все, кому дорог был Пушкин. «проникшее к нам тотчас же,как и всюду, тайком, в рукописи, стихотворение Лермонтова "На смерть поэта Пушкина" глубоко взволновало нас, и мы читали и декламировали его с беспредельным жаром, в антрактах между классами... мы волновались, приходили на кого-то в глубокое негодование, пылали от всей души, наполненной геройским воодушевлением, готовые, пожалуй, на что угодно,— так нас подымала сила лермонтовских стихов, так заразителен был жар, пламеневший в этих стихах. Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление»,— вспоминал один из учащихся того времени, будущий художественный критик Владимир Васильевич Стасов.